В далёкой горной деревне жил молодой человек по имени Мага. Он был простым пастухом, но обладал душой, полной света. Каждый день, пасуя овец на зелёных склонах, Мага танцевал под звуки ветра и далёких песен, и его движения были так полны радости, что даже камни вокруг казались теплее. Однажды в деревню пришла тьма: буря разразилась, реки вышли из берегов, а люди заперлись в домах, полные страха и уныния. "Как жить в такой темноте?" — жаловались они. "Свет угас, и надежда с ним". Но Мага не сдался. Он вышел на площадь, где ветер выл, как дикий зверь, и начал танцевать. Его шаги были ритмичны, как биение сердца, а улыбка сияла ярче молнии. "Мага, сияй!" — кричали ему друзья из окон, сначала в шутку, а потом с надеждой. И Мага сиял: его танец разогнал тучи в душах людей, они вышли на улицу, взялись за руки и присоединились к нему. Буря утихла, а деревня наполнилась смехом. С тех пор жители помнили: даже в самой глубокой тьме один сияющий человек может зажечь ...
Я в четвертом классе однажды устроил мультикилл. Мне противостоял десяток злобных четверо- и пятиклассниц в закрытом помещении, которые хотели унизить меня, побив тапочками. Не вышло. Я угандошил всех. Бил во всю силу прямо по мордам и пузам. Полный вин и овладевание.
Дело было в санатории зимой. Мы жили там по два-три месяца, и в самом санатории была своя школа. В нашем корпусе жили четвертые и пятые классы. Девчонки — в одном крыле, парни — в другом. Я прибыл в санаторий позже остальных недели на две, задержался с оформлением документов.
И когда приехал, обнаружил странный матриархат. Парней было почти столько же, сколько и девочек, чуть меньше. Но те уже начали наливаться гормонами и расти, а парни остались мелковатыми и какими-то вялыми. И бабы обнаглели. Они решали, где группа будет садиться в столовой. Они взяли контроль над игровой комнатой, даже настольный хоккей, который им, самкам, в клитор не уперся, себе отжали. Ну и вообще залупались на парней, помыкали ими.
А я, простой сибирский паренек, такую хуйню над собой никогда бабам не дозволял. И гнул свое. Залупался на них. Клал хуй на их решения. И тот роковой вечер я «перешел черту» — сорвал с головы главной клуши вязаную шапку, бросил в сугроб и отказался поднимать. Ололо.
И девки решили меня примерно наказать. В назидание прочим. Они купили за шоколадку жирного уебка Егора (11 лет, 75 кг веса), измученного санаторными диетами, и тот заманил меня в раздевалку, где ждал десяток бойцовых пизд. Закрыл за мной дверь и подпер тумбочкой, еще усевшись на нее, гнида жирная.
Я как-то сразу зажался в угол и устремил на них свои очи. Девки стали орать, перебивая друг друга, докладывая о моих смертных грехах и преступлениях против пизды. Я ничего не отвечал, мне как-то было сразу ясно, к чему все идет, и я просто ждал.
Девки быстро утомились орать в молчащие уши и приступили к практической части дискуссии. Взяли в руки тапочки и начали меня ими бить. Глупые самки. Они думали, я буду закрываться руками и ежиться. А я после пары ударов тапком начал просто бить. Кулаками в ебалы. Бил наотмашь и прямыми, обеими руками, молотил блять. Просто в туши, стоящие передо мной. Бил в точку, пока тушка не начинала пропадать, и сразу бил в следующую. На все ушло секунд 30–40.
И бац. Я уже стою, отдыхаю, раскраснелся, кулаки болят… А передо мной — поле павших девок. Кто лежит и стонет, кто сидит и стонет, кто прислонился к скамейке и стонет. Все плачут, жалуются друг дружке, дуры тупые. А хуле жаловаться, кому? Все ж побитые.
Я постоял еще, поржал. Пнул один раз клушу, которая пошла опять в атаку, решила стать героиней типа. Ну пнул — успокоилась. Сидит, как все, и ноет. Постучал в дверь и твердо пообещал Егору остракизм от всех пацанов и пиздец лично от меня, если не выпустит.
Егора этого потом я таки побил. А еще его позже спалили на крысятничестве по тумбочкам, и пиздили уже всей пацаначьей кодлой.
Комментарии
Отправить комментарий