Хорошо, когда человек живёт в согласии с самим собой и своей совестью. Никаких разочарований, никаких жалоб на свою судьбу. Такому человеку можно только позавидовать. И Манюня завидовал.

Это было легко и приятно, потому что завидовал он только себе самому. Все его жизненные мечты осуществились, и к тридцати трём годам, когда пора подводить итоги, эти итоги радовали его и позволяли чувствовать себя крепким и самодостаточным.

Правда, он не сумел стать вором-карманником, как мечтал в детстве, но мечта не осуществилась из-за его огромного роста, и такое объяснение его успокаивало.

Случалось, что в душу закрадывались сомнения в благовидности его занятия, но, поразмыслив, он всегда приходил к выводу, что обворовывает он квартиры людей не бедных, а обездоленным сам старается помогать по мере сил.

У него была хорошая квартира в центре Львова, новенькая «Мазда», кое-какие сбережения, а в кармане всегда лежали три тысячи долларов без всякой нужды, что позволяло ощущать значительность и уверенность.

Хотя все уже давно называли его «Манюня — три тонны баксов», никто не просил у него денег в долг — окружали его люди с понятием.

Немного огорчало, что он не сумел бросить выпивать, но, как и многие приятели, привычку свою считал не болезнью, а маленькой слабостью.

В последние пару лет по пятницам Манюня не работал, а потому собрался заехать в магазин и одеть на сиденья новые чехлы.

Он уже подъезжал к магазину, когда неожиданно свернул в переулок и вышел из машины. Рядом была квартира, которую он собирался в понедельник «отработать», и он решил посмотреть, что там к чему.

Как и в предыдущие дни, окна были плотно зашторены, на звонок никто не вышел, а счётчик в коридоре крутился так медленно, как будто работал только холодильник.

И Манюня, совсем не планируя этого с утра, открыл дубликатом ключа дверь и вошёл. Делов было на две минуты, и профессиональная привычка руководила его действиями помимо воли.

В квартире царил полумрак и тишина. Его подельник, который обивал раньше дерматином входную дверь, рассказал, что ценности и деньги хранят в шкафу в спальне. Манюня направился туда.

В спальне тоже была полутьма. Он включил пальчиковый фонарик и подошёл к шкафу.

Он уже начал искать шкатулку с ценностями, когда спиной ощутил, что на него кто-то смотрит. Он направил фонарик на кровать и к своему ужасу увидел лежащую там молодую, довольно красивую женщину с раскинутыми на подушке волосами.

Он всегда был готов к такому повороту, поэтому негромко, но чётко произнёс заранее приготовленную фразу:

— Тихо! Не бойся! Будешь молчать — я тихо уйду.

Но женщина неожиданно спокойно ответила:

— А я и не боюсь.

И, помолчав, добавила:

— Не уходите, пожалуйста. Я тут целый день одна. Посидите со мной.

От неожиданности Манюня присел на край кровати. Он впервые в жизни растерялся. Если бы она закричала или стала угрожать, было бы понятно, что делать. А тут он просто не знал, как поступить.

«Может, она ненормальная?» — подумал он.

Но женщина спокойным и приветливым тоном произнесла:

— Вы извините меня, но я так мало общаюсь в последнее время с людьми, что просто обрадовалась новому человеку.

— Ты откуда здесь взялась?

— Меня вчера привезли. Здесь живёт моя сестра.

И вдруг Манюня ощутил в своей руке её грудь. Женщина накрыла его руку своей ладонью и сказала:

— Я уже и забыла это ощущение.

Она прижала его руку ещё сильнее.

Ни о чём больше не думая, Манюня решил, что ему открыли зелёный свет…

Женщина была податливой и страстной. В его жизни были, как правило, профессионалки, поэтому такая искренняя страсть очень удивила. Хотя где-то в глубине сознания ворочалась мысль, что что-то не так. Хотя и было очень хорошо.

«Сладкая баба!»

Он лежал рядом и пытался понять, что же произошло. Но ничего умного в голову не приходило.

— Я больше никогда не буду такой счастливой, как сейчас, — сказала женщина. — Я четыре года не была с мужчиной. Спасибо тебе. Меня зовут Лида, а тебя?

«Она точно ненормальная, — подумал Манюня. — Хотя и сладкая бабёнка. Жалко! Надо линять отсюда, пока не поздно».

И он попытался слезть с кровати от стенки, стараясь не отдавить женщине ноги.

И вдруг с ужасом обнаружил, что ног у женщины нет. Он протянул руку и почувствовал, что ноги у неё только до колен.

— Это после аварии, — спокойно сказала женщина. — Не бойся, это не заразное.

Манюня не мог произнести ни слова. Он натянул брюки и быстро выбежал на улицу. Его трясло.

«Какой я фраер! Зарекался же по пятницам не работать. Козёл!»

В машине он достал из бардачка бутылку и начал пить прямо из горлышка. Потом сидел без движения, пока не успокоился. Когда руки перестали трястись, завёл машину и поехал домой.

Увидев впереди церковь, Манюня решил зайти и оставить «пару копеек», чтобы остаток дня прошёл хорошо. Он последнее время часто оставлял в церкви немного денег.

Он бросил на тарелку горсть мелочи и собрался уходить, когда увидел глаза на иконе. Они осуждающе смотрели на него. Манюня почувствовал на спине холод.

«Я мудак! — подумал он. — У бабы такое горе, а я фраер, распустил слюни, как курва вокзальная. Может, у неё и денег на приличные протезы нет? Может, я вообще её последняя радость в жизни? Ну, мусор! Ну, козёл!»

Манюня никогда прежде так себя не поливал.

Он остановился у киоска и купил конверт. Написал большими буквами «Для Лиды» и положил в конверт три тысячи долларов, которые никогда и никому даже не одалживал. «Брошу в почтовый ящик».

Он принял такое решение и почувствовал прилив сил и энергии. «Манюня тоже человек! Вы ещё не знаете Манюню! Вы, козлы, ещё не знаете, на что способен Манюня!» Он был горд собой. Счастье и радость переполняли его.

У подъезда, из которого он час назад вышел, стояла скорая помощь, милиция и десятка два человек.

— Чего там стряслось? — спросил он девушку с коляской.

— Сестра Ольги Павловской из сороковой квартиры выбросилась из окна. Она инвалид. Муж бросил. Наверно, жизнь надоела. Говорят, письмо написала, что умирает счастливой.

Манюня ехал домой. По лицу текли слёзы. Он уже и не помнил, когда последний раз плакал. У церкви он остановился, вошёл и, подойдя к батюшке, положил ему в руку конверт с деньгами.

Проходя мимо святого, который давеча осуждающе смотрел на него, Манюня гордо глянул ему в глаза и умиротворённый вышел на улицу.