Пару лет назад повесился лучший друг. Я редко вспоминаю, только когда пьяна. Сейчас как раз тот случай.

В первом классе мы сидели за одной партой. Он рисовал комиксы про смешных свиней, я смотрела и загоралась. Начала рисовать свои — весь класс ждал новых глав. Подумала тогда: он талант. Это первое, что помню о нём.

В пятом классе нас свели с другим классом, и я нашла подругу. Обе тяготели к эмо-культуре, орали на переменах Stigmata и LEd. Он тоже слушал тяжеляк — Slipknot, Bring Me, — но выглядел как милый нормис с красными ушами. Жутко стеснялся. Признался в любви мне, потом подруге, потом новенькой — всё за месяц. Мы с ней решили: влюбляется в любую, кто к нему добр. И это было правдой до конца. Хотели проучить: создали в ICQ фейковый аккаунт эмо-тян, переписывались с ним по очереди. На пятый день он клялся ей в любви. Мы бросили аккаунт, а он рыдал в углу на перемене. Нам стало стыдно. Признались, долго успокаивали. С тех пор стали лучшими друзьями. Его заплаканное лицо до сих пор перед глазами. Вина жрёт меня.

Он каждый год признавался то мне, то подруге. Мы не принимали всерьёз. Вырос умным, стильным, талантливым, с крутыми чертами лица. Писал нойз, японцы скупали его треки на Comiket. Я не понимала его музыку, считала его слегка шибанутым, но восхищалась. Общался с японцами, америкосами с инди-лейблов, имел фанаток. Но выбрал путь аниме-затворника. Жалею, что показала ему «Мадоку» — началось. Хотя дело, конечно, не в аниме.

Жил на пару этажей выше в нашем подъезде. Поступил в Москву, родители сняли ему хату. Первый поцелуй был в лифте перед его отъездом — неловкий, в губы. Плевались потом, поняли: мы скорее брат и сестра, а симпатия — просто любопытство.

Он учился в Москве, мы с подругой остались в нашей мухосрани. Иногда я заскакивала к нему, готовила блины. У нас был чат на троих. Он жаловался: в пабликах знакомств все интересные, а вживую — скучные. Одногруппники — быдло. Общался с нами и иностранцами. Влюбился в японку, хотел к ней рвануть — денег хватало. Родители обеспечивали его по полной: вкусняшки, музыка, учёба. Но в своей уютной хате он, похоже, сходил с ума от одиночества. Писал: «Вот бы потрогать мальчика. Вот бы сдохнуть». Я тоже ныла «вот бы сдохнуть» — потенциальная суицидница, чё уж.

Два года общались на расстоянии. Встречались раз в сезон, когда он приезжал к родителям. Иногда мы с подругой заскакивали в Москву на концерты. Денег у студентов лишних не было. В последнюю встречу он грустил, что мы редко приезжаем. Заперся в ванной, долго не выходил. Набухался, думали. О смерти он писал давно, но мы не воспринимали всерьёз — сами такие. Уговорили открыть дверь. Увидел его руки в порезах. Я, как мамка, отругала, просила больше так не делать. Считали это нормой — он же «не такой». Сложно объяснить его прибабахи. Жаловался: скучно жить, ничего не радует, всё достиг, всё почувствовал. Умер листвой, не работал ни дня.

Мы вернулись домой. Я не стала трындец его маме — думала, не поверит или загонит его в дурку. Через неделю он перестал отвечать в чате. Не ссорились, не было причин. Планировали Питер на Новый год втроём, но он игнорировал вопросы про билеты. Обижались: в сети, но молчит. Через месяц написала: переживаю, вы с подругой — мои единственные. Он видел сообщение, но не прочёл. Не звонила. Где-то внутри знала: если решил, не буду мешать. Я бы не хотела, чтоб меня останавливали.

Новый год встречали без него, с другими. Один из них теперь пытается закрыть дыру в наших сердцах, но его место не займёт.

В феврале его мама сказала: выпилился неделю назад. Нашла его на люстре. Он закрыл проход обоями с надписью: «Мама, не иди, зови ментов». Мы плакали втроём — я, подруга, его мама. Сказали ей: он сам, были предпосылки. Одиноко, скучно. Но она не верила. Пошла на ТВ, втирала про «Синих китов», мол, интернет убил. Грустные фотки, слёзы. Умный, талантливый парень, знавший даркнеты лучше всех, умер от «китов»? Смешно.

Вспоминаю, как на выпускном вместо вальса обливались из водяных пистолетов. Как он играл на укулеле мелодию Саяки из «Мадоки» на перемене — просто потому, что мог. Я хотела играть на инструменте, но меня отдали в спорт. Рисовать научилась благодаря ему. Он заметил, как мне понравилось его укулеле, и подарил на день рождения — лучший подарок в жизни. Сегодня играю на нём «Jenny of Oldstones» и реву: он не узнает, чем кончилась «Игра престолов», которую мы обсуждали в девятом классе. Может, и к лучшему — такой стыд.

Подруге он снится, она орёт на него: придурок, зачем? А мне снится одно: он жив, это пранк, уехал в другую страну. И смеётся: «Ловко я вас».