Сап, аноны. Ну что, готовы к очередной порции правды-матки про наш ёбаный мир? Сегодня я вам расскажу, как приложения для знакомств превратили нас в циничных потребителей, для которых люди — не больше, чем товар на прилавке. Любовь, отношения, вся эта хрень? Забудьте. Это не про романтику, а про конвейер, где ты листаешь анкеты, как будто выбираешь пиццу в приложении доставки. И, блять, это не просто грустно — это пиздец, как мы сами себе жизнь испоганили. Раньше, знаете, чтобы найти тян или кун, надо было хотя бы задницу от дивана оторвать. Пойти в бар, на танцы, нахуй, хоть в библиотеку, если ты задрот. Там ты смотрел человеку в глаза, говорил, как дебил, краснел, потел, но хоть что-то настоящее происходило. А теперь? Сидишь в сортире, листаешь Тиндер, как будто это каталог Авито. "О, эта тян ничего, но у следующей сиськи побольше, свайп!" Люди стали расходным материалом, как батарейки в пульте. Использовал — выкинул. Не понравилось? Есть ещё сто анкет, где кто-то "по...
Всё началось с обычного понедельника. Пахло дешёвым хлоркой вымытым полом, разбавленным гормонами семиклассников и легкой примесью разлагающейся надежды. Класс сидел в полудрёме после контрольной по алгебре, когда к нам вломился он — Палыч, наш учитель труда, а по совместительству — ветеран Афгана, алконавт пятого уровня и обладатель самого мощного кулака на правобережье.
Палыч был в говно. Даже не в ноль, а где-то в минус третьей степени промилле. Его взгляд блуждал, как в 84-м по Кабулу, руки тряслись от ПТСР или от похмела — кто ж разберёт. А тут мы, гении интриги, вбросили идею:
— Палыч, а ты знаешь, что у нас в классе цыганёнок?
— А?..
— Так он не просто цыган. Он... РЕБЁНОК ДУШМАНОВ.
— ...Кхе... мать... Погоди, чё?!
Глаза Палыча налились кровью, как вьетнамские реки в американской пропаганде. Он замер, как Рэмбо перед залётом в деревню, и хрипло выдал:
— Ты хочешь сказать, что вы все это время прятали душманёнка в моём классе?! У меня, в МОЁМ КЛАССЕ, сука! Где я резал фанеру с пацанами под «Сектор Газа»!
С этого момента всё пошло по нарастающей. Палыч потребовал указать «объект». Мы, моральные уроды с фантазией, тыкнули в Витьку Миронова — обычного цыганёнка с уклоном в поэзию и кражу пеналов. Он носил серьгу, слушал «Гопника на максималках» и обожал рассказывать, как его прадедушка на коне обманул НКВД.
Палыч встал. Как в том самом Афгане, когда пошёл в атаку с монтировкой и молитвой. Только теперь вместо мины была партa, а вместо духа — Витька, вцепившийся в дневник, как в священный Коран.
— За пацанов, за СССР, за мою Татьяну, которую я оставил в Бухаре в 1985, — прорычал Палыч, хватая деревянный молоток (по совместительству символ бессмысленного труда и неясной мести).
Витька заорал. Остальной класс — тоже. Кто-то достал телефон, но Палыч выбил его ударом, который в спецназе назывался «пьяная вертушка смерти». Сам он, кстати, потом утверждал, что не бил — «просто показал, как надо гвозди забивать по-афгански».
Разумеется, всё это закончилось быстро. Палыча скрутили охранники, плачущую директрису отпаивали корвалолом, а Витька, окрылённый славой жертвы режима, стал в школе почти как Иисус — только с акцентом и тягой к стыренным калькуляторам.
Позже мы узнали, что Палыча не уволили. Его перевели в кадетский корпус «Патриот», где он теперь учит детей собирать табуретки и ненавидеть ЦРУ.
А мы? Мы так и остались моральными уродами. Потому что кто ещё может разыграть пьяного ветерана Афгана, заставив его поверить, что цыганёнок — это подосланный душман?
История, конечно, выдуманная. Но если ты хоть раз учился в русской школе — ты знаешь, что она страшно реалистична.
Комментарии
Отправить комментарий