Миша рос сообразительным, но добропорядочным мальчиком. Не сорил на улице, не тратил силы на споры с глупцами и учился на четвёрки, не перенапрягая мозг. В 20 лет он бросил институт — образование в этой стране его разочаровало. Жил в сложное время: санкции душили страну, но все кричали, что так и надо, что нам веселее. Миша видел, как год за годом крепнет культ обожествления давно мёртвых солдат, чьи копии заменяют ряженые старики 50-х годов рождения. Такая жизнь ему не нравилась, но он терпел, думая, что это не его дело. Всегда можно свалить к тётке в Англию. Так думал Миша, но время шло...

Через несколько лет отрезали иностранный сегмент интернета. Внезапная инициатива в Думе — и через неделю закон приняли, никто не успел возразить. В начале мая участились нападения на людей без георгиевских ленточек. В каждом магазине, машине, доме — ленточка, символ патриотизма и солидарности с властью. По телевизору ежедневно показывали судилища над хакерами, взломавшими интернет-фильтр. Каждому светило по десятке. Твердили, как всё в стране хорошо, но информации из-за границы становилось всё меньше. Спустя год случилось то, чего Миша боялся: запрет выезда за границу без разрешения. Толпы стояли в многокилометровых очередях за справками, но почти никто их не получал. Миша тоже остался ни с чем.

Прошло два года. Народные дружины и казаки обходили дома, проверяя ленточки. Без флага на балконе выселяли на улицу, без ленточки на одежде грозил срок и травля. Через полгода вспыхнуло Великое восстание — кровавая бойня у Кремля. Десятки тысяч расстреляли из танков и миномётов. Так в России умерла свобода. Еда почти закончилась. Зарплату платили сухпайками или пачками денег, на которые ничего не купить. Миша перестал читать книги, общаться с людьми. Он не понимал, за что ему это наказание. Той зимой он запил.

Весной ввели церковные налоги. Святейший Патриарх Кирилл объявил пост. Еды стало ещё меньше. Православно-патриотическая партия слилась с Единой Россией, образовав бюрократического монстра. Остальные партии упразднили за ненадобностью. Летом спецназ ФСБ убил сына Алексея Заремского, последнего лидера сопротивления. Народ молча принял новость.

Гул сирен заглушал прохожих. Сотни ракет летели на Запад. Ответа не последовало. Поговаривали, будто мы уничтожили мир. Но Миша сквозь пьяную пелену понимал, что это ложь. Осенью начался призыв. Мишу в первую волну не взяли. Война развернулась с Востока и Запада. Через два месяца войска НАТО вошли в Москву. Деморализованная армия сдалась американцам. Миллионы со слезами встречали освободителей. Миша смотрел из окна, как люди кидают цветы на бронетехнику европейцев, девушки целуют американских офицеров, а мужчины жмут руки солдатам. Свобода вернулась.

Через месяц восстановили интернет. Через полгода магазины наполнились продуктами, выбрали временное правительство, ядерный арсенал разоружили. Китай забрал земли у Амура, европейцы — часть западных границ. Прошли годы. Миша, уже дряхлый старик, умирал с улыбкой в красивом, мирном государстве, радующем мир урожаем, промышленностью, экономикой и народом, научившимся ценить свободу.